Мне оставалось только стоять и пялиться с открытым ртом и представлять, каково это может быть — лежать в этой роскошной ванне, вдыхая головокружительные запахи потрясающих цветов, и смотреть сквозь этот практически невидимый купол. Впрочем, я это сейчас, очевидно, узнаю. И даже весьма скоро. Григорий, предоставив мне и дальше заниматься изучением обстановки, неторопливо пошел по дорожке к ванной, раздеваясь по пути. И да, как только он снял рубашку, по сторонам я смотреть перестала.
Григорий не оборачивался. Зачем? Он ведь и так знал наверняка — я не просто не отвожу глаз, а буквально облизываю взглядом линию каждой объемной мышцы его рук, плеч, спины, что сейчас медленно перекатывались, то вздуваясь, то расслабляясь под испещренной беспорядочными шрамами кожей, когда он вытаскивал и отбрасывал свой ремень и расстегивал ширинку. Почему-то в мою голову пришло красочное, хоть и вроде неуместное сравнение с неким подводным монстром, чудовищем, которое вальяжно ворочается у самой поверхности, позволяя иногда выглянуть наружу гладкому мускулистому боку, а потом так же неторопливо погружается назад, исчезая без следа. Но даже после этого глядя на совершенно спокойную водную гладь, ты уже никогда не забудешь, что под ней скрывается.
Снимая брюки вместе с боксерами, Григорий наклонился, стягивая их по ногам и совершенно бесстыдно демонстрируя мне свою задницу. У меня как-то не было возможности рассмотреть ее раньше, но вот теперь-то я видела, что она была такой же, как и все его тело. Жесткой, будто кем-то нарочно и тщательно вырезанной из дерева в стремлении создать некое мужское совершенство, а не состоящей всего лишь из плоти. Рациональная часть меня закатила глаза где-то в сознании, говоря, Аня, ради Бога, это всего лишь крепкий мужской зад и ничего более, но недавно пробудившаяся бесконечно порочная я послала ее лесом. От вида этого проклятого мужчины у меня реально зубы сводило, и руки непроизвольно сжимались от желания не просто прикасаться, а самым нахальным образом хватать, сжимать и целовать до боли в губах, до непроходящих отметин моего обладания. И плевать, что временного. Это какой-то сумасшедший вирус дикости, ненасытности и сексуальной требовательности Григория, и, заражаясь им, я становлюсь совершенно иной версией самой себя. И этой женщине в принципе не было известно, что такое смущение, колебания или внутренние запреты и стыд. Никакой оглядки на потом и завтра, только неодолимая нужда дразнить и соблазняться самой, подчиняться властным велениям его свирепого влечения, принимать, чтобы потом потребовать полной отдачи в ответ.
Григорий подошел к ванной, очень широкий бортик которой лишь сантиметров на пять возвышался над полом, и просто соскользнул в воду, исчезая из поля моего зрения, и я, ощутив себя несправедливо обделенной, подошла ближе. Погрузившись с головой, мужчина дал мне еще с минуту насладиться видом сзади, просто неподвижно лежа в абсолютно прозрачной воде, а потом перевернулся, выныривая, и провел ладонью по лицу. И теперь у меня была возможность наглядно убедиться, что я тут не единственная, кого мучает плотский голод. Стоило мне пройтись глазами по его члену, тут же накрыло волной дурманящих разум воспоминаний. Солоновато-кусачий опьяняющий вкус на моем языке. Скользкая гладкость головки и пульсация мощного ствола во рту. Доводящее до острого экстаза онемение губ и легкая боль в горле от собственных попыток взять еще больше. Григорий громко хмыкнул, выводя меня из транса, и я поняла, что не просто жру глазами его пах, но и, оказывается, плавно двигаюсь вокруг ванной, как голодная кошка у миски со сметаной. Может, мне и стоило смутиться, но сейчас я точно не была на это способна и поэтому просто продолжила брести по кругу и наслаждаться, пожалуй, самым возбуждающим зрелищем за всю мою жизнь.
— Насмотрелась на желанное? — Григорий расположился полусидя у дальнего края ванны, где дно было пологим, и откинул мокрую голову на бортик. — А я вот еще не вижу все, что хочу, во всей красе. Одежду прочь, Аня!
Он закинул руки, смыкая пальцы на затылке, и пристально уставился, и можно было подумать, что собрался терпеливо ждать шоу. Вот только его цепкий взгляд оголодавшего хищника, готового к охоте, выдавал его с потрохами. И когда я стала медленно расстегивать блузку, он спалился совсем, коротко рыкнув: «Быстрее!». На секунду меня посетила мысль, а то ли на мне белье, чтобы смело раздеваться, ведь никаких свиданий я не планировала. Но то, как мрачнели и агрессивно заострялись черты лица Григория с каждым новым открытым сантиметром моей плоти, однозначно убедило, что вопрос соответствия моего белья волнует его в самую последнюю очередь. Он хотел меня всю и прямо сию секунду. Раздевшись, я наклонилась попробовать воду, собираясь повторить его трюк с погружением.
— Нет! — практически рявкнул Григорий, и я удивленно уставилась на него.
— Иди сюда! — последовал новый приказ, и мужчина сделал движение рукой, четко поясняющее, чего он хотел от меня, и от понимания мне стало по-настоящему жарко. — Прямо сюда!
Обходила ванну, ощущая при каждом шаге тянущие нарастающие спазмы мышц внутри, выжимающие из меня всю влагу по максимуму. Григорий пристально следил за мной, как кот за крадущейся мышью, и когда я стала позади него, снова откинул голову на бортик.
— Ближе! Развернись! Встань на колени! — эти властные команды в другой ситуации оскорбили и взбесили бы меня, но не сейчас, когда, опуская глаза, я видела его голову между моих ног и встречала абсолютно бесстыдный взгляд, исследующий самую мою интимную часть. Кровь грохотала в голове, когда я медленно опустилась, располагая колени по обе стороны его головы, как Григорий и велел, и замерла, отчаянно желая услышать следующий отрывистый приказ, который исполню без всяких раздумий. Но жестокий засранец пытал молчанием и явно наслаждался моими муками. Истекающей влагой промежности касалось лишь его дыхание, когда он глубоко и шумно вдыхал, как уже делал раньше, и от этого мне самой катастрофически не хватало влажного, наполненного головокружительными ароматами, воздуха, а сладкие одиночные судороги превратились в непрерывную дрожь острейшего предвкушения. При этом сам мужчина был неподвижен, но и простого его прямого разглядывания хватило для того, чтобы меня почти накрыло. Видимо, сегодня день такой, не одна я хочу просто поглазеть. Бортик, на котором припарковались мои колени, был мокрым и скользким, и я едва удерживала равновесие. Григорий действительно рисковал, лежа вот так, когда в любой момент могла рухнуть на него, и для его шеи это однозначно добром бы не кончилось. Наверное, понимание этого — единственное, что еще удерживало меня на краю. А ведь Григорий даже не коснулся меня.
Без всякого предупреждения его ладони оказались на моих ягодицах, сжимая так, что я не смогла сдержать вскрик, и приподняли, с легкостью удерживая весь мой вес, когда сам он подался вперед. Он так и не попросил меня опуститься на него, нет. Скорее уж это было похоже на то, как подносят ко рту лакомство. Именно так. Потому что каждое его жадное и требовательное облизывающее или посасывающее движение однозначно говорило — это снова поглощение для его удовольствия, а моя реакция лишь острая к нему приправа. Лишив меня любой опоры, Григорий вынуждал полностью отдать контроль и лишь надеяться, что он просто не позволит мне упасть. Но то, что собственные руки отчаянно метались в поисках хоть чего-то, за что можно ухватиться, и страх просто завалиться и к черту просто вывихнуть шею моему любовнику какое-то время мешали мне отпустить все и просто отдаться ощущениям. И в какой-то момент это стало причинять настоящие мучения. Григорий, ощутив это, сжал мои бедные ягодицы еще сильнее и, повернув голову, укусил меня за внутреннюю сторону бедра. Боль была пронзительной и совершенно ошеломляющей, полностью дезориентирующей и срывающей остатки моей разумности. Это был ультиматум, жестокое требования полного подчинения. И когда он вернул свой рот на мое лоно, я сдалась, взрываясь с такой отчаянной силой, что, кажется, едва не сломала позвоночник от силы гнущих меня финальных судорог.