Обернувшись, заметила, как Алево и деспот обменялись долгими многозначительными взглядами.

— Вернись на место, — хоть и приказ, но сильно смягченный.

— Какой на вкус показалась тебе пища? — почти вкрадчиво поинтересовался блондин.

— Отвратительной! Это вообще не еда, а мусор какой-то!

— Попробуй еще раз! — надавил деспот.

— Нет!

— Я сказал — ешь! — рявкнул он так, что, кажется, стены содрогнулись. Но вместо страха и желания подчиниться его давление привело к обратному эффекту. Все во мне ощетинилось, отвергая и пищу, и его приказы.

— Я не буду! Не. Буду! — наши взгляды столкнулись, и на меня словно тяжеленная плита свалилась, желая размазать по земле. Несколько секунд Грегордиан удерживал меня под этим давлением, но мое сознание обрело новую способность. Пропускать подобное сквозь себя, как вода расступается перед камнем и смыкается снова, не оставляя и следа. Очень медленно деспот повернул голову в сторону Алево, разрывая контакт наших глаз постепенно.

— Друг мой, я бы хотел остаться один! — сказал Грегордиан без всяких эмоций, и блондин поднялся и исчез без единого слова.

Ну да, остался он один. Я ведь вроде как и не в счет.

— Ешь! — кивнул деспот на еду снова, но я только покачала головой.

— Почему?

— Потому что просто не могу, после того что ты заставил сделать меня прошлой ночью!

— И что же это, по-твоему? — его показное спокойствие слетело моментально.

— Вынудил убить! — ничего не смогла поделать с тем, что не сказала, а почти выплюнула слова.

— Я спас твой разум и проклятую жизнь! — яростно ткнул мужчина в меня пальцем.

— Жизнь? — взорвалась я. — Это у тебя язык поворачивается назвать жизнью?! Быть просто твоей вещью? Я все равно что мертвая! А мертвым пища не нужна!

— Очевидно, нужно тебе продемонстрировать, насколько ты ошибаешься, объявляя себя мертвой! — угрожающе медленно произнес деспот, а в следующее мгновенье рванул за руку и повалил на подушки лицом вниз, придавливая всем телом сверху. И от этого я окончательно взбесилась. Забилась под ним, неистово крича во все горло и колотя свободной рукой куда придется. Конечно, это было смехотворно, и Грегордиан без усилия не только удерживал меня, но и раздвинул мои ноги своими и сильно вжался эрекцией в ложбинку между моими ягодицами. И тут меня буквально оглушила и отняла воздух острая судорога удовольствия от всей этой его обездвиживающей тяжести и жесткости. От такого мучительно знакомого экзотичного запаха и когда-то до одури желанного обжигающего контакта кожа к коже. Та самая сокрушительная сила внутри меня, что безрассудно толкнула впервые в его объятья, снова пронзала все тело жесткими разрядами раз за разом, но я отказывалась ей сдаваться. Я боролась с ней, с собой, с Грегордианом изо всех сил, уже точно зная, что терплю поражение, и ненавидела отчаянно. Вот только не знала, кого больше в этот момент — мужчину, когда-то вожделенного как никто в мире, но теперь стремящегося подавить меня любой ценой, или себя за дикое, отнимающее контроль желание подчиниться ему. Все, что мне оставалось в этом набирающей скорость водовороте безумия — это бросаться в него словами, пытаясь держаться хоть за иллюзию возможности сопротивления.

— Ну, и что ты сделаешь деспот? Изобьешь меня? Придушишь? Изнасилуешь? По-твоему, это заставит меня ощутить себя снова живой?

— Могу и так! — в противоположность своему давлению горячо шептал Грегордиан в мое ухо. — Это было бы проще, но тогда у твоего упрямства будет почва, чтобы оттолкнуться, а у сопротивления — топливо для горения. А я тебе не намерен их давать!

Одна моя рука оказалась зажата подо мной, и деспот протолкнул свою ладонь к ней, с усилием переплел наши пальцы и потянул вниз. Нажимая, вынудил накрыть промежность и стал ритмично надавливать в идеальном месте, отчего меня каждый раз сводила судорогой, которую никак было не скрыть. И это было невыносимо. Беспощадные картины нашей прежней близости смешивались и боролись с видениями той страшной ночи, когда вот так же бесцеремонно он управлял мною.

— Не смей! Нет! — рвалась я из-под его тела, но не могла сдвинуть даже на сантиметр. Как и была бессильна остановить собственное стремительное скатывание в лихорадочный чувственный раж. С каждым новым движением пальцев Грегордиана я проваливалась в него, словно в проклятую кроличью нору с гладкими скользкими стенками, не дающими ни единого шанса зацепиться и прекратить это безумие. Тонула, захлебывалась в собственном порочном темном омуте, без шанса снова увидеть солнечный свет прежним. Потому как, только достигнув дна, изменюсь насовсем.

— Нет! Не хочу тебя! Не хочу этого!

— В самом деле? — выдохнул мне в самое ухо мужчина, выдернул наши сплетенные руки и мазнул по моей щеке, оставляя обильную влагу. — Давай, лги мне снова, голем. Как будто я и раньше не понимал, что нельзя верить не единому твоему слову!

Отпустив мою кисть, он теперь пропихнул под меня обе ладони. Сжал груди так сильно, что я закричала от импульса, жестко выгнувшего мой позвоночник.

— Ври мне, что не хочешь ничего из этого! — рычал он у моей кожи, жестко целуя и обжигая краткими укусами плечи, шею, затылок и мочку уха. — Солги, что твое лоно не сжимается сейчас, похотливо умоляя о моем члене!

Руки Грегордиана спускались ниже, сжимая и терзая по пути в то время, как он отодвинул бедра, но только для того, чтобы позволить члену соскользнуть между моих раздвинутых ног и начать тереться жесткой пульсирующей длиной по моей влаге, упираясь каждый раз головкой в клитор. Его движения были резкими и посылали яркие вспышки боли, которые сменялись волнами острейшего кайфа едва отступал, ослабляя напор.

— Говори, что хочешь, кричи, сыпь ругательствами, делай, что угодно… — это могло быть рычанием, если бы не звучало уже настоящим звериным свирепым мурлыканьем. — Потому что мне плевать!

— Сволочь! Ты просто искал гребаный повод трахнуть меня снова! — огрызнулась я.

— Мне не нужен повод! Достаточно просто захотеть! — вдавив раскрытую ладонь в мой живот, Грегордиан подставил меня под свое первое сокрушительное вторжение. — Беру, что хочу и когда хочу!

И во мне тут что-то словно лопнуло, взрывая некую печать, что стягивала, удерживала мое сознание, сохраняя ту Анну, которой я была всегда. Обжигающие осколки брызнули по кровотоку, меняя меня безвозвратно. Я ничего больше не отдам, не получив чего-то взамен. Безжалостно впившись ногтями в бедра Грегордиана, я выгнулась и стала остервенело толкаться навстречу каждому его выпаду.

— Вот та-а-ак! — захрипел он. — Я знал… знал.

— Пошел ты со своим знанием! — я ни за что не признала бы в этом животном рыке свой голос. — Дай мне, что я хочу, долбанный ты деспот!

Грегордиан замер, дрожа всем телом.

— Здесь я тот, кто отдает команды! — может, в другое время это прозвучало бы устрашающе, но слишком уж много в его голосе было откровенной жажды.

— Да наплевать! — Царапая его так, что ощутила под ногтями горячую влагу, резко насадилась до предела, свирепо требуя еще. И от этого мужчина словно обезумел. Он врезался в меня снова и снова, натягивал мои волосы, оставлял обжигающие росчерки зубов на плечах. И я не просто принимала все это. Хотела, жаждала, требовала больше, сильнее, жестче. Подчиняясь, да, но коварно желала выпить досуха. Оргазм не нарастал, как раньше, постепенно. Он был внезапным, каким может быть только настоящий взрыв. И неистовство Грегордиана, последовавшего за мной растянуло его, казалось, до размеров вечности.

Повалившись набок, он еще продолжал толкаться, все медленнее, будто не желая останавливаться окончательно.

— Я тебя ненавижу, — тихо, но четко произнесла я, как только дыхание чуть успокоилось.

— Поверь, это абсолютно взаимно, — ответил Грегордиан и, повернув к себе мое лицо, поцеловал властно и глубоко, и я ответила, нисколько не сдерживаясь. — Вот только это ничего между нами не меняет.

Глава 40

— А можно обойтись без этих проклятых туманных фраз? — усмехнулась я, глядя на сходящиеся в один огромный пучок стволы на потолке. — Можешь просто сказать, что будет со мной?