Разрушенного поселения анхен мы достигли только к вечеру второго дня, двигаясь все в том же напряженном темпе. Думаю, у анхен на эту дорогу ушло дней пять. За это время я узнала, что ездовых животных зовут юды, и они чрезвычайно умные создания, несмотря на немного топорную, не слишком привлекательную внешность. После того как Грегордиан одернул Хоуга, никто больше не рисковал заговорить со мной, хотя я частенько перехватывала недоуменные взгляды воинов, особенно хийсов, когда Грегордиан кормил меня прямо на ходу или пересаживал периодически себе за спину, чтобы сменить положение и дать отдых моим немеющим мышцам. Было очень похоже, что мужчины не понимают, зачем Грегордиан тащит с собой такой балласт. А вот со мной против воли что-то происходило. Непрерывный наш прямой контакт в течение двух дней, никак не связанный с сексом, равномерное, без вспышек гнева, обращение деспота, его забота о моих нуждах и даже, я бы сказала, их предугадывание медленно, но неуклонно распускал тугой узел обиды, скрутившийся где-то под сердцем, позволяя тому биться ровнее. Болезненные искры отторжения не вспыхивали на коже сразу же, стоило деспоту коснуться ее. Краткие чисто бытовые диалоги давались все легче, и желания выискивать оскорбление в каждом слове или жесте не возникало. И хотя сейчас физически расстояния между нами не было вынужденно, но постепенно оно сокращалось и психологически. Грегордиан в Тахейн Глиффе и Грегордиан в походе — это практически две разные личности, и это сбивало с толку.

О приближении к месту я поняла по тому, как начала всхлипывать анхен. Ее сейчас вез Хоуг, и как только она задрожала, асраи ссадил ее с плеча и устроил на седле перед собой, аккуратно придерживая. Это была та самая девчушка, которой достался сполна выброс психа архонта. Равнина недавно сменилась постепенно густеющим лесом. Точнее тем, чем он был недавно. Покореженные, обгорелые деревья окружали дорогу, а землю устилал слой белесого пепла, и вместе они составляли пугающую картинку.

— Наш шелкови-и-ин, — прорыдала анхен. — Новый и за тысячу лун не вырастить!

Грегордиан скрипнул зубами и стиснул меня поперек тела так, что дышать стало трудно. А потом появился запах. Его я точно никогда не забуду. Горелая разлагающаяся плоть. И когда мы достигли самого поселения, я была рада приказу деспота смотреть на него. Одного мимолетного взгляда на место массового побоища мне хватит для кошмаров до конца жизни. Теперь это навсегда запечатлено в том же мрачном углу моего сознания, где и вырезание сердца накки.

— Их просто умертвляли методично и поголовно, — пробормотал Сандалф, подойдя к нам, после того как ходил осматривать поселение с остальными. — Это не нападение и не грабеж. Тотальное уничтожение. Бойня.

Я, прикрыв рукой рот и нос, старалась дышать как можно реже, смотреть только в мощную шею юды передо мной и не позволять себе представлять творившееся здесь еще недавно зверство. Но надрывный бесконечный плач анхен на одной пронзительной ноте резал мои обнаженные нервы, мешая хоть как-то отстраниться от ужаса вокруг. А от тяжелых, удушливых волн гнева мужчины за моей спиной все нутро леденело.

— Уже темнеет. Следов сегодня не найдем, — отрывисто сказал Грегордиан. — А в таком запахе моему зверю ничего и не учуять. Отойдем на достаточное расстояние для ночевки. Вернемся завтра и начнем поиск.

В этот раз не было мужского галдежа и смешков у костра. Только тягостная непроницаемая тишина. Я боялась спрашивать, но, очевидно, даже для этих жестоких и привыкших к убийствам воинов случившееся в поселении беззащитных и безобидных анхер не было чем-то обычным.

Еду приготовили, но никто к ней не прикоснулся. И даже меня Грегордиан не стал прессовать, вынуждая поесть. Деспот просто раскатал одеяло и молча кивнул мне на него. Улеглась, сворачиваясь клубком. Сон никак не шел, но я лежала тихо и неподвижно. И едва смогла не дернуться, ощутив прикосновение к голове. Осторожно скосив глаза, увидела в сумраке, что Грегордиан сидел надо мной на корточках и снова проводил рукой по волосам, а потом так же почти невесомо коснулся щеки. И было что-то в этом простом движении такое, от чего горло сжалось, а глаза запекло. Так захотелось податься ближе к нему в поисках тепла и надежности его огромного тела, прижаться, не обращая внимания на всех вокруг и не думая, кто мы друг для друга. Лишь только ощущать, что живы в эту самую минуту.

— Ты должна спать, Эдна, — очень тихо прошептал Грегордиан.

— Я не могу, — так же шепотом призналась я. — Не могу.

— Взять тебя сюда было неверным решением, — это прозвучало настолько тихо, что я бы не могла с точностью утверждать, было ли вообще сказано и не почудилась ли мне вся эта горечь и сожаление в голосе, что мог только насмехаться и отдавать приказы.

Удивленно подняв голову, я не увидела рядом Грегордиана. Только смутная тень, черней самой окружающей темноты, скользнула прочь от лагеря, а Сандалф и Хоуг подошли и безмолвно уселись неподалеку от меня. Еще спустя минуту неподалеку появилась крошечная фигурка анхен. Она нерешительно потопталась в нескольких метрах от меня. Зеленоватая кожа мягко светилась, делая ее похожей на какого-то лесного духа.

— Монна Эдна, можно мне побыть с тобой? — робко спросила она.

— Можно, конечно! — тут же с радостью отозвалась я. Никогда, наверное, и представить не смогу, каково это — оказаться сейчас на ее месте!

Анхен глянула просительно на явно стерегущих меня асраи, и тут вечно злобный рыжий Сандалф удивил.

— Иди, Сояла, но только до тех пор, пока архонт не вернется! — буркнул он. — Как только я скажу тебе — сразу уходи.

Девушка быстро засеменила и уселась на одеяло рядом со мной.

— Твое имя Сояла?

— Да, монна Эдна, — кивнула она, как-то тревожно сверкнув глазами. Сейчас ночью они были широко раскрыты и просто поражали своей величиной, занимая всю верхнюю половину лица.

— Тебя пугает темнота? — я не знала, о чем можно говорить даже с человеком, потерявшим все в одночасье, а передо мной существо из совершенно чуждого мира.

— Нет. Темнота и ночь родная стихия анхен. В ней мы живем, работаем, ею восхищаемся. В ней для нас столько же красок, сколько для дневных детей Богини при свете солнца, — при этом она продолжала озираться, всматриваясь в беспросветную для меня мглу вокруг.

— Но что тогда? — сильно понизив голос, спросила я, заражаясь ее состоянием.

— Они не послушают меня, монна Эдна, — указав взглядом на воинов и наклонившись ко мне, зашелестела у самого моего лица анхен. — Но что-то приближается. Что-то очень плохое. Ты должна сказать им!

От ее слов у меня буквально волосы зашевелились, и, не раздумывая, я вскочила и заорала что было сил:

— Всем быть готовыми! На нас собираются напасть!

В и без того тихом лагере воцарилась вообще полное безмолвие. Мужчины поднялись и уставились отовсюду на меня как на чокнутую, а анхен, тихо заскулив, сжалась в комок у моих ног.

— Эдна, ты в своем уме? — раздался наконец насмешливый голос Сандалфа, но едва он это произнес, вокруг наступил реальный ад.

Сначала совсем рядом раздался свирепый рев, пробирающий до мозга костей, и я откуда-то знала, что это Грегордиан. За ним последовал ужасающий звук бешено сшибающихся огромных тел и ответный животный вопль.

— Ноггл! — закричал кто-то, и воины повыхватывали оружие, подбегая ближе и беря нас с анхен в кольцо.

Но потом я из-за их спин различила движение и услышала треск. Причем отовсюду сразу. Такое чувство, что сама темнота хищно подбиралась к нам, готовясь атаковать со всех сторон.

— Стая! — Хоуг произнес это казалось бы спокойно, но меня от полного отсутствия эмоций реально заколотило так, что зубы залязгали. — Ложитесь на землю, Эдна, Сояла. Что бы ни происходило, не двигайтесь. Мертвыми ногглы брезгуют.

Господи, он же не серьезно? Вокруг до зубов вооруженные здоровенные воины, разве есть шанс добраться до нас? Совсем близко раздался влажный мерзкий хруст и тот самый предсмертный вой, что мне уже случилось услышать однажды. Но в этот раз все было гораздо страшнее. Потому что на этот отчаянный крик умирающего ответили десятки полных ярости и жажды мести голосов.